Откуда веганы и веганки берут белок?

Из растений! Это одно из самых распространенных возражений против веганства, но многочисленные исследования, проводившиеся в течение многих лет в США, Великобритании, Канаде, Новой Зеландии и Австралии, подтвердили, что веганская диета обеспечивает достаточное количество белка.

Нет никаких достоверных доказательств, что веганская диета не может обеспечить белок такого же качества, как из животных источников. Ни одного. Растительная пища богата белком, и у вас не будет никаких проблем с тем, чтобы получить его.

Разве наделение животных базовым правом не быть использованными в качестве ресурсов не вопрос личного мнения?

Какое право вы имеете говорить, что люди не должны есть мясо и другие животные продукты или как-либо еще использовать животных?

Права животных не более вопрос личного мнения, чем любая другая проблема морали. Этот вопрос логически и морально неотличим от вопроса, является ли человеческое рабство личным делом. Мы соглашаемся, что рабство морально предосудительно не как просто личное дело, но потому что с людьми в рабстве обращаются исключительно как с ресурсами, обесценивают их до статуса вещей, таким образом лишая моральной значимости.

Убеждение в том, что права животных — вопрос личного мнения, напрямую связано со статусом животных в качестве человеческой собственности; этот вопрос, как и многие другие, рассматриваемые здесь, основан на легитимности рассмотрения животных в качестве вещей, существующих исключительно в качестве средств для достижения человеческих целей. В силу того, что мы считаем животных своей собственностью, мы верим, что обладаем правом оценивать животных так, как считаем нужным. Тем не менее, если мы не можем морально оправдать обращение с животными как с собственностью, тогда поедание мяса, использование животных в экспериментах или причинение им боли и страданий ради спорта или развлечения — личное дело не в большей мере, чем человеческое рабство.

Более того, до тех пор, пока мы будем обращаться с животными как с собственностью, мы будем продолжать думать, что определение «гуманности» обращения с ними действительно является вопросом личного мнения, потому что это нам решать, во сколько оценить свою собственность. Равно как мы имеем мнение о ценности других вещей, которыми мы владеем, мы можем иметь мнение и о ценности животных. И хотя наша оценка собственности может быть слишком высокой или слишком низкой относительно рыночной цены, это обычно не рассматривается как вопрос морали. Так что когда Джейн критикует Саймона за то, что он регулярно бьет свою собаку, чтобы сделать её злой и эффективной сторожевой собакой, Саймон совершенно оправданно может возразить Джейн, что её оценка его собственности — это не вопрос морали для публичного обсуждения, а вопрос его права собственности.

На другом уровне этот вопрос относится к позиции о том, что вся мораль относительна и является условностью, удобством или традицией без обоснованных притязаний на объективную истину. Если бы это было так, моральность геноцида, рабства или растления малолетних была бы не более чем вопросом личного мнения. И хотя моральные утверждения не могут быть доказаны аналогично математическим, это не означает, что «можно всё». Некоторые взгляды на мораль имеют лучшие обоснования, чем другие, а некоторые лучше «подходят» к другим нашим взглядам. Убеждение, что мы можем обращаться с животными как с вещами просто потому, что мы люди, а они нет — это чистейший и очевидный спесишизм. Убеждение, что мы не должны использовать животных в качестве вещей соответствует общепринятому представлению о том, что животные обладают морально значимыми интересами. Мы не обращаемся с людьми исключительно как с ресурсами других; мы отменили институт человеческого рабства. Мы видим, что нет морально обоснованной причины обращаться с животными иначе в силу одного права не быть использованными в качестве вещей и что позиция прав животных не означает, что мы не можем предпочесть человека животному в истинной ситуации крайней необходимости или конфликта, если мы не создали этот конфликт сами, нарушив принцип равного рассмотрения.

Gary L. Francione

Домашние животные, такие как коровы и свиньи, а также лабораторные крысы не существовали бы, если бы их не вывели и не вырастили ради наших целей. Разве не можем мы в таком случае относиться к ним, как к ресурсам?

Нет. Тот факт, что мы в каком-то смысле ответственны за появление на свет живого существа, не дает нам права относиться к нему как к ресурсу. Если бы это было так, мы могли бы и к своим детям относиться как к ресурсу. В конце концов, они бы не существовали, если бы не наши действия и решения — от решения зачать до решения не делать аборт. И хотя у нас есть определенная свобода выбора в том, как относиться к собственным детям, есть и ограничения. Мы не можем относиться к ним так же, как мы относимся к животным. Мы не можем делать их своими рабами, принуждать заниматься проституцией или продавать их на органы. Мы не можем их убивать. Несомненно, существует культурная норма, говорящая, что рождение ребенка накладывает на родителей моральное обязательство заботиться о ней или о нём, а не эксплуатировать.

Следует отметить, что одним из предполагаемых оправданий человеческого рабства в Соединенных Штатах было то, что многие рабы не существовали бы вовсе, если бы не существовал институт рабства. Первых рабов, привезенных в Соединенные Штаты, заставляли рожать детей, а их детей тоже стали считать собственностью. И хотя этот аргумент сейчас кажется нам нелепым, он наглядно демонстрирует, что мы не можем сначала признать институт собственности — по отношению к человеку или другому животному — законным, а потом задаваться вопросом, приемлемо ли относиться к тому, кто является нашей собственностью, как к собственности. Ответ на этот вопрос будет предопределен. Напротив, мы должны сначала спросить себя, может ли институт собственности по отношению к животным (или человеку) быть морально оправдан.

И, как я утверждал в своей онлайн-презентации «Животные как собственность» [http://www.abolitionistapproach.com/video/#animals-as..], институт собственности в отношении животных ничуть не более оправдан, чем в отношении людей.

Gary L. Francione

Если вы выступаете за отмену использования животных как ресурсов, не значит ли это, что вы заботитесь о животных больше, чем о тех людях, чьи болезни могли бы быть вылечены благодаря исследованиям на животных?

Нет. Подобный вопрос с логической и моральной точки зрения неотличим от вопроса о том, не заботились ли противники человеческого рабства больше о рабах, чем о благосостоянии рабовладельцев-южан, которых бы разорила отмена рабства. Вопрос не в том, о ком мы заботимся или кого ценим больше, а в том, является ли морально оправданным отношение к чувствующим существам — людям или другим животным — как к товару либо лишь как к средству для достижения чьих-то целей.

Например, как правило, мы не думаем, что нам следует использовать людей, которые на это не согласны, для проведения медицинских экспериментов, даже несмотря на то, что в результате мы получили бы намного более точные данные о человеческих заболеваниях, чем при использовании животных. Применение в отношении человека данных, полученных в результате экспериментов над животными — предположим, что такие данные в принципе релевантны, — требует зачастую сложной и всегда неточной экстраполяции. Можно было бы избежать этих сложностей, используй мы для экспериментов людей: это бы избавило нас от необходимости в экстраполяции. Но мы не поступаем так, потому что даже несмотря на то, что мы можем быть не согласны друг с другом относительно множества других вопросов морали, большинство из нас согласны с тем, что использование людей в экспериментах без их на то согласия совершенно недопустимо даже рассматривать как один из вариантов. Никто не говорит, что мы заботимся о тех, кого не хотим использовать в экспериментах, больше, чем о тех, кто выиграл бы от этого использования.

Gary L. Francione

Разве использование животных не является чем-то «традиционным», а, следовательно, морально оправданным?

Нет. Любая форма дискриминации в истории человечества защищалась как «традиционная». Сексизм обычно оправдывают на том основании, что женщины традиционно подчинены мужчинам: «Место женщины — дома». Человеческое рабство когда-то было традиционным для большинства культур. Тот факт, что какое-либо поведение может быть названо традиционным, совершенно не относится к вопросу о том, является ли оно морально приемлемым.

Помимо обращения к традициям, некоторые также определяют использование животных нами как нечто «естественное» и потому говорят о его моральной приемлемости. Опять же, заявляемая естественность поведения ничего не говорит о его моральной стороне. В конце концов, почти любая когда-либо существовавшая форма дискриминации называлась как естественной, так и традиционной. Эти два понятия часто использовались как синонимы. Мы оправдывали человеческое рабство тем, что оно якобы представляло естественную иерархию рабовладельцев и рабов. Мы оправдывали сексизм тем, что он якобы представлял естественное превосходство мужчин над женщинами.

Более того, немного странно называть то, как мы в настоящее время превращаем животных в товар, естественным в каком бы то ни было смысле этого слова. Мы создали совершенно НЕестественные условия и сельскохозяйственные процедуры с целью увеличения прибыли. Мы проводим дикие эксперименты по трансплантации генов и органов от животных человеку и наоборот. Мы клонируем животных. Ничто из этого нельзя назвать естественным. Слова вроде «естественный» или «традиционный» являются не более чем ярлыками. Они не могут служить причиной. Если люди защищают причинение животному боли, страдания или смерти, обосновывая это естественностью или традицией, это обычно означает, что они не могут как-то ещё оправдать свои действия.

Данный вопрос, в частности, посвящен традициям конкретных групп. Например, в мае 1999 года племя Мака из штата Вашингтон убило первого за более чем семьдесят лет серого кита. Убийство, совершенное с применением стальных гарпунов, противотанковых орудий, бронебойных боеприпасов, моторных лодок, и на которое был выделен крупный грант от федерального правительства, защищалось на том основании, что охота на китов была традицией племени Мака. Но тот же самый аргумент мог использоваться (и используется) для защиты обычая женского обрезания в Африке или сожжения невест в Индии.

Вопрос не в том, является ли поведение частью какой-либо культуры; любое поведение — это часть какой-то культуры. Вопрос в том, может ли поведение быть морально оправданным.

Gary L. Francione

Животные, отличные от людей, едят друг друга в дикой природе, разве нельзя в таком случае нам их есть?

Нет. Во-первых, несмотря на то, что некоторые дикие животные едят друг друга, многие этого не делают. Многие животные — веганы. Более того, в природе существует намного больше сотрудничества, чем мы предполагаем вследствие нашего представления о «жестокой природе».

Во-вторых, вопрос о том, едят ли одни животные других или нет, [в данном контексте] не имеет значения. Как это вообще относится к делу? Некоторые животные хищные и не могут прожить без употребления мяса в пищу. Мы же не относимся к этой категории; мы прекрасно можем обойтись без мяса, и всё больше людей сейчас занимают позицию о том, что отказ от употребления животных продуктов в пищу будет на пользу как нашему здоровью, так и окружающей среде.

В-третьих, животные делают множество вещей, которые люди считают морально неприемлемыми. Например, собаки спариваются и испражняются на улице. Значит ли это, что нам надо следовать их примеру?

В-четвертых, интересно, что, когда нам это удобно, мы пытаемся оправдать эксплуатацию животных, основываясь на нашем предполагаемом «превосходстве». А когда это предполагаемое «превосходство» мешает нам осуществить то, чего мы хотим, мы внезапно начинаем видеть себя не более чем как ещё одним видом диких животных, съесть курицу для которого так же нормально, как для лисы.

Gary L. Francione

Гитлер был вегетарианцем; что это говорит о вегетарианстве?

Лишь то, что некоторые злые люди могут одновременно быть людьми, которые не едят мясо животных.

Сам вопрос основан на ошибочном аргументе:
Гитлер не ел мясо животных.
Гитлер был злым.
Следовательно, люди, которые не едят мясо животных — злые.

Сталин ел мясо и был довольно неприятной особой. Он был ответственен за гибель миллионов невинных людей. Что это говорит о тех, кто ест мясо? Мы не можем сказать, что все, кто ест мясо, имеют нечто общее со Сталиным, помимо поедания мяса; и точно так же мы не можем сказать, что все те, кто его не употребляет, имеют нечто общее с Гитлером, помимо отказа от него.

Кроме того, неизвестно, действительно ли Гитлер был вегетарианцем: некоторые решительно заявляют, что это не так. В любом случае, стремление нацистов снизить потребление мяса не было вызвано моральным статусом животных, а отражало интерес в органической и здоровой пище, избегании искусственных ингредиентов в продуктах питания и медикаментах и упиралось в более широкую идею «расовой чистоты».

К тому же, что, если бы Гитлер даже и был вегетарианцем? Он не был веганом. С логической и моральной точек зрения нет никакой разницы между мясом, молочными продуктами и яйцами. Так что даже если Гитлер и не ел мяса, он совершенно точно принимал участие в эксплуатации животных, что ничуть не более этично.

Другой вариант этого вопроса состоит в том, что раз нацисты выступали за права животных, не означает ли это, что теория прав животных несостоятельна и пытается обесценить людей? Опять же, такой вопрос абсурден. Во-первых, он основывается на фактической ошибке. Нацисты не выступали за права животных. Германские законы об улучшении условий содержания животных в какой-то степени запрещали вивисекцию, но они едва ли были отражением желания общества упразднить статус животных как собственности. В конце концов, то, что нацисты убили миллионы людей и животных во время Второй мировой войны, несовместимо с позицией, защищающей права, будь то права человека или нет. Сказать, что нацисты поддерживали права животных, ничуть не более правомерно, чем сказать, что американцы поддерживают права животных, так как у нас есть федеральный Акт о Защите Животных.

Но что, если бы нацисты действительно выступали за отмену эксплуатации животных? Что бы это говорило о самой идее прав животных? Ответ совершенно очевиден: это бы совершенно ничего не говорило о том, является ли позиция за права животных верной или нет. Ответ на этот вопрос зависит лишь от того, являются ли верными аргументы в защиту прав животных.

Нацисты также решительно выступали за брак. Означает ли это, что институт брака по своей природе является безнравственным? Также нацисты считали, что спорт очень важен для развития сильного характера. Означает ли это, что спортивные соревнования по своей сути аморальны? Иисус Христос в своем учении проповедовал справедливое разделение ресурсов. Ту же идею поддерживал Ганди, а ещё Сталин. Но политика Сталина также обесценивала человеческие жизни. Можно ли на основе этого сделать вывод о том, что идее справедливого распределения ресурсов присущ некий моральный изъян, который очерняет Иисуса и Ганди? Нет, конечно нет. В случае, если мы придаем моральное значение интересам животных, мы обесцениваем человеческую жизнь ничуть не более, чем когда мы придаем ценность жизням людей, страдающих тяжелой формой умственной отсталости, и вводим запрет на эксперименты над ними.

Gary L. Francione

Должны ли мы содержать кошек и собак на веганской диете?

Одомашнивание не имеет морального оправдания, и мы должны прекратить разведение одомашненных животных, включая кошек и собак. Что касается тех животных, которые уже появились на свет, мы имеем моральное обязательство заботиться о них. В конце концов, они не просили приводить их в мир, в котором для них нет места; они здесь из-за нашей коллективной моральной несостоятельности.

Мы обязаны содержать своих кошек и собак на веганской диете. С собаками проблем нет. Многие люди кормят своих собак веганской едой десятилетиями, и те прекрасно себя чувствуют.

Что насчет кошек? Многие люди заботятся о кошках, которые расцветают на веганской диете. Но расцветают не все. Так каково же решение? Убить кошек? Оставить их на улице, чтобы они могли убивать других животных? Освобождает ли это нас от моральной ответственности? Разумеется, это не решения.

Мы сами создали эту проблему. Есть ли моральное оправдание для кормления мясом кошек, которые умрут без этого? Нет, у нас нет оправдания. Есть ли моральное извинение? Вполне может быть, если мы исключили все другие варианты. Вы не знаете разницу между оправданием и извинением? Тогда послушайте, пожалуйста (англ.): http://www.abolitionistapproach.com/follow-up-to-pets..

(Прим. пер.: в подкасте автор объясняет, что наличие морального оправдания подразумевает, что действие правильно с точки зрения морали. Наличие морального извинения не подразумевает, что это действие правильное, но мы понимаем, почему человек так поступает — у него нет морально правильного выхода из сложившейся ситуации — и не осуждаем его.)

Одомашнивание создает массу самых разных моральных проблем. Если вы думаете, что мы можем с ними всеми разобраться, то вы ошибаетесь. Мы не можем. Но мы можем постараться сдвинуть парадигму в совершенно другом направлении. В этом и заключается вся суть аболиционизма.

Между прочим, если вы сами не веган(-ка), но переживаете за кошек-веганок, то вы просто ищете повод, чтобы не быть веган(-кой). Вы можете выбирать, а кошка не может.

Gary L. Francione

Признание за животными фундаментального права не быть собственностью подразумевает, что аборты также должны быть запрещены?

Аборт поднимает ряд сложных вопросов, особенно из-за религиозной точки зрения на эту тему. Многие противники абортов верят, что душа зарождается в момент зачатия. Руководствуясь такой верой, они противостоят любым способам прерывания последующего развития плода, включая внутриматочные спирали или медикаменты, предотвращающие прикрепление оплодотворенной яйцеклетки к стенке матки. Факт неспособности плода или оплодотворенной яйцеклетки чувствовать для этих людей не имеет значения; плод имеет духовные «интересы» и признается цельным и завершенным моральным существом в глазах бога в силу того, что обладает душой.

Другой осложняющий фактор в споре об абортах заключается в том, что как только женщина узнаёт о своей беременности, в нашей культуре ей немедленно присваивается статус «матери», а плоду — статус «младенца», особенно если женщина хочет иметь ребенка. Другими словами, с момента зачатия или узнавания о нём, мы имеем тенденцию думать о плоде как о человеческом индивиде — как о младенце, которым он станет. Но такой образ не отражает биологический факт, что оплодотворенная яйцеклетка не имеет интересов в том смысле, в котором их имеет младенец.

Если мы подходим к вопросу абортов, минуя религиозные представления и общественные нормы, с момента зачатия характеризующие беременную женщину в качестве «матери», а плод — в качестве «младенца», то становится значительно сложнее понять, как плод — в особенности на ранних сроках — может иметь интересы. Хотя нам и неизвестно, чтобы какие-либо плоды были способны чувствовать, совершенно ясно, что на ранних сроках никакие не способны, следовательно, они не обладают интересами в избегании страданий — они не могут страдать. Более того, неясно, как неспособные чувствовать плоды могут иметь интерес в продолжении существования. Хотя нормальный плод продолжит развиваться и в результате это приведет к рождению человека, нечувствующий плод сам по себе не обладает интересами в продолжении существования.

Чувствующие существа осознают боль и удовольствие, обладают неким разумом и неким ощущением себя. Вред смерти для чувствующего существа заключается в том, что она или он не сможет больше иметь сознательный опыт. Если вы безболезненно убьете меня во время сна, вы навредите мне, потому что лишите меня будущего чувственного опыта, который я хотел иметь в силу того факта, что я не принимал решения совершить самоубийство. И наш опыт общения с отличными от людей чувствующими существами обоснованно поддерживает позицию, что все чувствующие существа разделяют между собой интерес в продолжении жизни; способность чувствовать — это просто средство для продолжения существования организмов, способных иметь сознательный опыт удовольствия и боли. Мы не можем провести аналогию между плодом и спящим человеком. Плод никогда не был чувствующим и, следовательно, никогда не обладал интересами, характеризующими всех чувствующих существ.

Если мы утверждаем, что не способная чувствовать оплодотворенная яйцеклетка имеет интерес в продолжении существования просто потому, что есть высокая доля вероятности, что через девять месяцев она превратится в ребенка с интересами, тогда мы должны согласиться, что оплодотворенная яйцеклетка имеет такой интерес с момента оплодотворения. И тогда становится сложно понять, почему бы нам не признать, что сперматозоид и яйцеклетка имеют интерес в зачатии до момента их соединения. Основная разница между оплодотворенной яйцеклеткой и неоплодотворенной касается вероятности (более вероятно, что оплодотворенная яйцеклетка однажды станет человеческим ребенком, чем какой-то определенный сперматозоид оплодотворит яйцеклетку) и ничего более.

Допустим, что можно сказать, что плод обладает «интересом» в том, чтобы беременная женщина не курила сигареты в течение беременности, но такое суждение не отличается от суждения о том, что двигатель обладает «интересом» быть хорошо смазанным, а растение — политым. И хотя со стороны женщины было бы благоразумным не курить, если она имеет интерес в здоровом ребенке (как с нашей стороны было бы благоразумным заливать масло в машины и поливать растения), нечувствующий плод пока ещё не обладает опытом благосостояния и не имеет предпочтений, желаний или стремлений. При отсутствии религиозной веры в обладание плодом души сложно понять, почему аборт на ранних сроках морально неприемлем или как аборт может считаться вредом нечувствующему плоду. Если абортирование такого плода морально неприемлемо, тогда и использование внутриматочных спиралей или медикаментов, таких как RU 486 (мифепристон), предотвращающих прикрепление оплодотворенной яйцеклетки к стенке матки, будет морально неприемлемо. И мы сможем отстаивать убеждение, что сперматозоид или яйцеклетка имеют интерес в соединении, а использование контрацепции нарушает их интересы. И снова, вне религиозного мировоззрения такие взгляды представляются весьма несостоятельными.

Что, если мы установим, что некоторые плоды способны чувствовать? Безусловно, на поздних сроках беременности плоды реагируют на определенные стимулы. Может оказаться, что такие плоды способны чувствовать и имеют опыт благосостояния. В этом случае есть смысл говорить, что у таких плодов есть интересы. Но даже если мы предположим, что чувствующие плоды обладают базовым правом, предотвращающим обращение с ними как с предметами, аборт представляет собой крайне необычный конфликт прав. Один субъект права существует внутри тела другого субъекта права и зависит от него самим своим существованием, которым изначально и обусловлено обладание интересами. Такой конфликт уникален, и защита интересов плода приводит к риску государственного вторжения в женское тело и частную жизнь так, как того не требует защита ни одного другого права. Если родитель проявляет насилие в отношении трехлетнего ребенка, государство может изъять ребенка, чтобы защитить его интересы. Государство не может защитить интересы плода без нарушения физической независимости женщины и принуждения её к продолжению нежелательной беременности. В данной ситуации способность плода чувствовать может являться аргументом в пользу таких методов прерывания беременности, которые одновременно безопасны для женщины и сохраняют жизнь плода.

Gary L. Francione

Имеют ли неспособные чувствовать люди, вроде тех, кто находится в состоянии мозговой смерти, право не быть используемыми подобно вещам?

Если человек действительно ничего не чувствует — не осознает и не знает, и не восстановит эти способности — тогда, по определению, человек не может иметь интерес в избегании страданий (или в чём-либо ещё). В такой ситуации может быть приведен серьезный аргумент: морально приемлемо использовать органы этого человека для спасения других — и это является распространенной практикой, если человек прежде согласился на донорство своих органов или если его семья дает согласие.

Разумеется, мы должны быть уверены в том, что у человека с предположительно мертвым мозгом действительно отсутствует когнитивная деятельность. Мы также должны быть чувствительны в отношении родных и близких этого человека; они могут возражать против такого использования человека по разным причинам, например, религиозным. Но люди, которые действительно находятся в состоянии мозговой смерти, на самом деле ничем не отличаются от растений; они живы, но ничего не осознают и не имеют интереса в защите. Предоставление таким людям права не быть использованными в качестве ресурсов не имеет смысла.

Авторство: Gary L. Francione