А если бы мы обращались со всеми животными, как с нашими домашними питомцами?

Во-первых, с практической точки зрения, скорее всего, невозможно выращивать и убивать животных совсем без боли и страданий, которые неизбежны даже при самых идеальных обстоятельствах. Разумеется, меньше страданий лучше, чем больше страданий, но если мы признаем за животными моральную ценность, то мы должны быть в состоянии оправдать любой вред, который мы им причиняем.

Во-вторых, с психологической точки зрения это предположение является нереалистичным. Мы бы не стали есть животных, если бы думали о них, как о своих собаках, кошках и других домашних животных.

В-третьих, с философской точки зрения этот вопрос предполагает, что безболезненное убийство нами животного само по себе не приносит животным вред. Крайне странно говорить, что смерть не наносит вред чувствующим существам. Способность чувствовать — это не самоцель, это средство для достижения цели продолжения существования. Чувствующие существа стремятся оставаться в живых. Говорить, что смерть не причиняет им вреда, — значит отрицать это стремление.

В-четвертых, вернемся к практической части вопроса. Даже если всё, сказанное выше, является полностью неверным, реальность такова, что такие животные продукты недоступны сейчас в мире, в котором мы живем. Как это может повлиять на выбор вашего блюда сегодня вечером?
Ответ: никак.

Даже при самых благоприятных условиях невозможно производить животные продукты без страданий и смерти. Если у нас нет необходимости употреблять животные продукты, мы не можем оправдать даже значительно сниженный уровень страданий и более «гуманную» смерть на несуществующей «бабушкиной ферме».

А если бы я оказался на необитаемом острове, умирая от голода?

Краткий ответ — вы НЕ на необитаемом острове. Вы не находитесь в шлюпке посреди океана с другим человеком и коровой, вынужденные выкинуть за борт одного из них. Вы не проходите мимо горящего дома с человеком и другим животным, имея время на спасение одного из них.

По какой-то причине многие люди хотят формулировать общие моральные принципы на необитаемых островах, в спасательных шлюпках и перед горящими домами. Это не работает, поскольку такие чрезвычайные ситуации предполагают выбор из нескольких заведомо морально неудовлетворительных вариантов в случае необходимости. Нельзя переносить выбор, принятый в таких ситуациях, на ситуации, в которых необходимость отсутствует.

Давайте подумаем об этой ситуации в человеческом контексте. Вы оказались на необитаемом острове с Джоном и Мэри. Вы все голодаете, но Джон болен и скоро умрет. Вы и Мэри убиваете и съедаете Джона.

Это отвратительная мысль, но такие случаи имели место. Это всё равно убийство и преступление, но оно часто карается менее строго. В конце концов, если вы умираете от голода, у вас в действительности нет выбора. Но такое решение не будет означать, что убивать и есть людей допустимо в ситуациях, когда у вас есть выбор и необходимость в убийстве отсутствует.

Но используемые для еды животные не страдают так уж сильно!

С животными, используемыми для еды, даже при самых «гуманных» условиях обращаются ужасно. Они все подвергаются боли, страданиям и стрессу в течение всей жизни, а их смерти всегда страшно пугающие и жестокие.

Но это не главное.

Главное — это то, что никакое страдание не может быть оправдано без веских оснований — необходимости, и удовольствие не может служить в качестве такого оправдания. Вопрос не в том, как сильно страдают животные, они все страдают и страдают серьезно.

Мы также должны сообщить, что отвергаем мнение о том, что можем с какой-либо долей уверенности сказать, что кто-то страдает больше. Страдают ли коровы больше, чем рыба? Мы даже не знаем, что означает этот вопрос, когда речь идет о людях! Если два человека поражены болезнью, какой смысл имел бы вопрос, страдает ли один больше, чем другой?

Говорить о том, что одному животному причиняется меньший вред, чем другому, не означает, что причинение вреда первому является нормальным. Да, хуже причинять 10 единиц страдания, чем 5. Но нам нужно оправдание для обоих.

Разве животные чувствуют боль так же, как люди?

Возможно, но это не имеет значения.

Единственное, что имеет значение, могут ли они чувствовать боль. Неважно, чувствует ли животное боль так же, как человек, или так же, как представители того же биологического вида.

Хотя есть люди, которые скажут, что животные не способны чувствовать боль, никто в действительности так не думает. В конце концов, у нас уже сотни лет существуют законы, требующие «гуманного» обращения с животными. Эти законы очень неэффективны, но они написаны, потому что мы все признаем, что животные чувствуют боль, что они могут страдать и что у них есть чувства. Ведь у нас нет законов, требующих «гуманного» обращения с деревьями и камнями.

Однако, есть люди, которые скажут, что, хотя животные чувствуют боль, они не чувствуют её как люди. И что? Мы не знаем, все ли люди одинаково чувствуют боль. Это не важно. Важно, что мы все можем испытывать опыт, который испытывать не хотим. Мы имеем одинаковый интерес в избегании боли и не важно, как сильно мы её испытываем.

Что насчет права на размножение?

Это возражение говорит о том, что прекратив разводить домашних животных, мы нарушим их право на размножение. Оно призвано отстаивать мнение, что если мы не будем продолжать есть животных, мы каким-то образом будем нарушать их права.

Оставляя в стороне тот факт, что для большинства одомашненных животных секс и деторождение являются неприятными и пугающими переживаниями, это не что иное, как странность людей, которые не верят в права животных и которые едят животные продукты, заботясь о праве животных на размножение.

Мы дали животным жизнь, чтобы есть их; они для этого здесь и находятся.

Во-первых, мы дали жизнь всем одомашненным животным, поэтому если это оправдывает поедание нами животных, тогда это оправдывает вообще любое их использование.

Если некий садист будет разводить собак, чтобы пытать их, вас это устроит? Ведь он дал им жизнь специально, чтобы получать удовольствие от причиняемых им страданий.

Во-вторых, если у нас есть моральные обязательства перед животными, но ответственность за их разведение не вызывает у нас моральных переживаний, как тогда это соотносится с нашими детьми? Они бы не существовали, если бы не мы. Означает ли это, что мы можем оправдать причинение им вреда ради удовольствия, развлечения или удобства?

Что насчет права на жизнь?

Это возражение говорит о том, что отказываясь разводить животных, мы делаем им хуже, чем если бы они жили и умирали при неблагоприятных обстоятельствах.

Эта позиция, в сущности, говорит о том, что использование животных для еды не является необходимостью и приводит к большой боли, страданиям и смерти, но лучше иметь эти ненужные страдания и смерть, чем не иметь их.

Представим проблему иначе: если бы живодер разводил собак для того, чтобы пытать их, объясняя это тем, что иначе эти животные не появились бы на свет, вас бы это устроило?

Что насчет природного разнообразия?

Это возражение часто используется для того, чтобы показать, что если бы мы перестали разводить домашних животных, то лишились бы частицы природного разнообразия.

Использование слова «природный» в контексте одомашненных животных находится за пределами абсурда по крайней мере с двух уровней восприятия.

Во-первых, в отношении этих животных проводилось столько генетических манипуляций, что многие из них даже не напоминают тех животных, которые были 100 лет назад. Одомашненные животные являются чем угодно, но не природным явлением.

Во-вторых, одомашненные животные были одомашнены. Они не являются частью «природного» мира. Они часть мира, созданного нами. Мы создали и вырастили их для наших целей.

«Природный» мир был бы намного более «природным» без одомашненных животных. Нет понятия «исчезновение вида», когда речь идет об одомашненных животных.

Что случится с животными, если мы прекратим есть их?

Если мы прекратим потребление животных продуктов, тогда мы прекратим разведение животных.

Что станет с теми животными, которые уже есть? Это зависит от того, что мы считаем своими моральными обязательствами перед ними. Выпускать их в дикую природу совсем не вариант, они не дикие животные.

Если вы рассматриваете животных как существ, обладающих более высокой моральной ценностью, чем допускает общепринятое мнение, вы можете считать, что нам следует заботиться о них, пока они не умрут естественной смертью, и больше не разводить их.

Разве бог не хочет, чтобы мы ели животных?

Предположение о том, что бог населил землю животными для того, чтобы мы их ели, происходит из первой книги Ветхого Завета, в которой говорится о том, что бог создал мир и дал человеку власть и контроль над всеми животными.

Ветхий Завет, как и почти все религиозные писания, в лучшем случае неоднозначен и противоречив. Действительно, вся проблема с использованием документов, подобных Ветхому Завету, в качестве поддержки чего бы то ни было заключается в том, что они могут быть прочитаны в пользу всего, включая те вещи, которые мы назвали бы ужасными, такие как человеческое рабство, убийство и изнасилование. Но даже самый ортодоксальный человек не следует текстам своей религии буквально.

Можно возразить, что люди значат больше других животных, потому что созданы «по образу и подобию бога» и имеют души. Но такая точка зрения просто является разновидностью общепринятой позиции. Большинство людей считает, что люди значат больше, чем другие животные, в том числе и атеисты.

Но даже если мы согласимся, что люди важнее других животных, это не будет означать, что мы можем эксплуатировать их без необходимости. Если садист, прижигающий собакам лапы паяльником, скажет, что он может делать это, поскольку у собак нет души, вас это устроит?

Разве наделение животных базовым правом не быть использованными в качестве ресурсов не вопрос личного мнения?

Какое право вы имеете говорить, что люди не должны есть мясо и другие животные продукты или как-либо еще использовать животных?

Права животных не более вопрос личного мнения, чем любая другая проблема морали. Этот вопрос логически и морально неотличим от вопроса, является ли человеческое рабство личным делом. Мы соглашаемся, что рабство морально предосудительно не как просто личное дело, но потому что с людьми в рабстве обращаются исключительно как с ресурсами, обесценивают их до статуса вещей, таким образом лишая моральной значимости.

Убеждение в том, что права животных — вопрос личного мнения, напрямую связано со статусом животных в качестве человеческой собственности; этот вопрос, как и многие другие, рассматриваемые здесь, основан на легитимности рассмотрения животных в качестве вещей, существующих исключительно в качестве средств для достижения человеческих целей. В силу того, что мы считаем животных своей собственностью, мы верим, что обладаем правом оценивать животных так, как считаем нужным. Тем не менее, если мы не можем морально оправдать обращение с животными как с собственностью, тогда поедание мяса, использование животных в экспериментах или причинение им боли и страданий ради спорта или развлечения — личное дело не в большей мере, чем человеческое рабство.

Более того, до тех пор, пока мы будем обращаться с животными как с собственностью, мы будем продолжать думать, что определение «гуманности» обращения с ними действительно является вопросом личного мнения, потому что это нам решать, во сколько оценить свою собственность. Равно как мы имеем мнение о ценности других вещей, которыми мы владеем, мы можем иметь мнение и о ценности животных. И хотя наша оценка собственности может быть слишком высокой или слишком низкой относительно рыночной цены, это обычно не рассматривается как вопрос морали. Так что когда Джейн критикует Саймона за то, что он регулярно бьет свою собаку, чтобы сделать её злой и эффективной сторожевой собакой, Саймон совершенно оправданно может возразить Джейн, что её оценка его собственности — это не вопрос морали для публичного обсуждения, а вопрос его права собственности.

На другом уровне этот вопрос относится к позиции о том, что вся мораль относительна и является условностью, удобством или традицией без обоснованных притязаний на объективную истину. Если бы это было так, моральность геноцида, рабства или растления малолетних была бы не более чем вопросом личного мнения. И хотя моральные утверждения не могут быть доказаны аналогично математическим, это не означает, что «можно всё». Некоторые взгляды на мораль имеют лучшие обоснования, чем другие, а некоторые лучше «подходят» к другим нашим взглядам. Убеждение, что мы можем обращаться с животными как с вещами просто потому, что мы люди, а они нет — это чистейший и очевидный спесишизм. Убеждение, что мы не должны использовать животных в качестве вещей соответствует общепринятому представлению о том, что животные обладают морально значимыми интересами. Мы не обращаемся с людьми исключительно как с ресурсами других; мы отменили институт человеческого рабства. Мы видим, что нет морально обоснованной причины обращаться с животными иначе в силу одного права не быть использованными в качестве вещей и что позиция прав животных не означает, что мы не можем предпочесть человека животному в истинной ситуации крайней необходимости или конфликта, если мы не создали этот конфликт сами, нарушив принцип равного рассмотрения.

Gary L. Francione